Тени, которые не скрывают, но подчёркивают. Свет, который скорее анимирует, чем акцентирует. А яркий антураж и сложный, порою многоцветный и даже многотекстурный фон становятся не помехой, а напротив-помощниками в деле восприятия истинного смыслового наполнения каждого отдельно взятого полотна.
Такова самая первая и поверхностная характеристика живописных работ художника Тины Спратт, уроженки графства Сомерсет. Тот самый редкий в наши времена случай, когда ссылки на классическое британское художественное образование более чем уместны. Картины героини нашей статьи, являющийся бакалавром искусств в области иллюстрации, полнятся отсылками к европейской фигуративной классике. Причём речь идёт не только о чутко воспринятых и мастерски перенесённых в современность элементах живописной техники тех же Рембрандта или Вермеера. Куда интереснее крайне уважительное, но в то же время решительное и смелое творческое переосмысление их сюжетных «новелл», а также психологизма, столь присущего работам мировых классиков.
Иначе говоря, госпожа Спратт является для нас «посредником» между ушедшей эпохой революции человеческого сознания, когда искусство «Старого Света» побеждало засилье мракобесных средневековых догматов; и современной эрой диктатуры технологий, когда реалистичная живопись как явление вынуждена отвечать на вызовы «фотографизации» человечества, представляя в качестве главного «козыря» уникальность авторского подхода художника. Её работы — своего рода перевод с языка объективизации красоты женского тела на язык живой, интимной чувственности; шанс для ускользающих в бездну забвения драгоценных мгновений жизни перенестись на живописные полотна во всей своей эмоциональной глубине и выразительности.
Обратите внимание, уважаемый наш читатель, как это умно и тонко: выстраивать фабулу произведений на драматическом, даже несколько театральном жесте, позе, застывшей мимике опущенных век, на всей этой псевдоантичной «мраморности» изящной фигуры, отличающейся от идеализированной статуи недосягаемой олимпийской богини или соблазнительной лесной нимфы лишь тёплыми тонами кожи и/или водопадами роскошных волос. И в то же время при помощи малозаметных глазу, но чётко фиксируемых подсознанием черт лиц и фигур, элементов окружения и даже самих избранных автором ракурсов изображения давать нам однозначно понять: происходящее (здесь даже уместнее было бы сказать «lasting» в значении «длящееся») на картине относится отнюдь не к эпохе Клеопатры, Тамарис или Таис Афинской.
В этих неспешных, исполненных нежного томления или страстного зноя полотнах живёт и дышит современная актуальность. В них — стоит лишь чуточку внимательнее приглядеться — помимо источников эстетического наслаждения сокрыто немало вполне себе злободневных мотивов. И пусть работы Спратт подобно творениям некоторых её коллег, не пытаются —образно выражаясь — «схватить Вас за руку» и «потащить» в дебри рискованно-провокационной тематики исследования социальных аспектов роли женщины в обществе XXI-го века или (избави Боже) нарративов «феминизма третьей волны». Ни в коем случае. Зато, любуясь произведениями Спратт, мы незаметно для самих себя погружаемся в размышления на вечные темы любви, одиночества, ожидания или надежды. Каждый созерцающий найдёт в «арсенале» её полотен свою собственную прекрасную музу. Личный источник чистых смыслов или туманящего взор вдохновения. Как говаривали древние: «Suum cuique», то есть «каждому свое».
Свежие комментарии