Туризм

Густав Малер

Густав Малер (7 июля 1860, Калиште, Чехия - 18 мая 1911, Вена) — австрийский
композитор и дирижёр. Один из крупнейших симфонистов XIX и XX веков.

Иван Соллертинский (театральный и
музыкальный критик):

Коснемся вкратце биографии Малера. Судьба
его — судьба музыканта, выходца из провинциальной мелкобуржуазной семьи.

Новости СМИ2

Сначала — музыкальные уроки, ранняя борьба за кусок хлеба. У юноши — гениальные
дирижерские способности. С 19 лет он за капельмейстерским пультом, сначала в
оперетте, затем в опере. 28 лет—главный дирижер Будапешской оперы. С 1897 г. по
1907 г. возглавляет дирижерскую часть Венской оперы, сделав этот театр первым
оперным театром мира. Осуществляет исторические постановки «Фиделио», «Тристана
и Изольды», Моцартовского цикла. Моцарт буквально открыт заново, освобожден от
салонного рококо и жеманной грации, — плодов мещанской стилизации XIX века; в
Моцарте подчеркивается демонизм, импульсивность, мощь молодого класса.
«Фигаро», например, по словам венского критика Рихарда Шпехта, показывался как бы
в перспективе невидимой, но явственно ощущаемой французской революции: вместо
легковесной водевильной интриги на первый план проступала бунтарская социальная
комедия. Малер объявляет беспощадную войну традициям, рутине, лени, обиходам и
привычкам премьеров, уничтожает дотоле всемогущую клаку, держится с
прямолинейностью фанатика, работает по 16 часов в сутки, требуя с логикой
аскета и от других такой же полной самоотдачи делу. В опере совершаются чудеса,
но одновременно растут и интриги привыкших к лени «любимцев публики» и
примадонн против гениального новатора.

Борьба длится целых десять лет, но в конце концов
предопределена. В 1907 году Малер вынужден покинуть оперу. Помимо глубокого
разочарования он выходит с неизлечимой болезнью сердца. С 1908 по 1911 гг.
дирижирует концертами, по преимуществу в Америке. В 1911 умирает.

Пo портретам, по письмам, воспоминаниям нетрудно
воссоздать облик Малера. Он худощав, небольшого роста; бритое лицо со впалыми
щеками, громадный лоб, беспокойно сверкающие из под очков глаза, остроконечный
череп с взъерошенной шевелюрой. Одет небрежно. Внешний вид фанатика и аскета.
Бросается в глаза исключительная нервность. Малер в непрерывном возбуждении,
экзальтации: он постоянно подергивается, он конвульсивно жестикулирует («мимика
одержимой судорогами кошки» — традиционная острота по поводу внешней манеры его
дирижирования); он не разговаривает, а кричит, заклинает, проповедует, осыпает
сарказмами; он не ходит, а бегает. Подобно Вагнеру, он может сказать, что
«только тогда ему было по себе, когда он был вне себя».

http://justlife.narod.ru/sollertinsky/sollert_mahler_01.htm

Александр Оссовский (музыковед):

Сейчас кажется крайне странным, что музыка Малера –
всегда говорящая искренне и просто – была непонятна современникам. А, между
тем, Малера можно назвать непризнанным композитором. Вот что пишет его близкий
друг, знаменитый дирижер Бруно Вальтер: «в июне 1894 года по всей музыкальной
прессе прокатился вопль негодования - отзвук исполнявшейся Первой симфонии
Малера. Судя по критическим отзывам, это произведение своей пустотой,
банальностью и нагромождением несоразмерностей вызывало справедливое
возмущение. Помню, с каким волнением я проглатывал газетные отчеты об этом
концерте; я восхищался неизвестным мне смелым композитором и страстно мечтал
познакомиться с этим необыкновенным человеком и его сочинением».

Малер действительно был совершенно необыкновенным
человеком. От природы пылкий, обаятельный и общительный, он часто сталкивался с
апатией и ленью оркестрантов, - и становился язвительным, горько ироничным, но
никогда не уступал. Конечно, вспыхивали конфликты, из-за которых Малер нередко
терял работу – так было и в Лейпциге, и в Будапеште, и в Вене, и в Нью-Йорке, -
но композитор вел себя по-прежнему. По словам Бруно Вальтера, «самой сильной
стороной Малера-дирижера был его душевный жар», благодаря которому
«музицирование превращалось в обращение души к душе».

Таким же «обращением души к душе» можно назвать и
музыку Малера, - Девять симфоний, «Песнь о земле» и вокальные циклы. Славы
дирижера, все более шумной, он, казалось, вовсе не замечал. А славы композитора
так, в общем, и не дождался.

Малер и Рахманинов

16 января 1910 года в Нью-Йорке Рахманинов вновь исполнил свой Третий
концерт, за дирижерским пультом стоял великий австрийский композитор и дирижер
Густав Малер. Позднее Рахманинов рассказывал музыковеду О. Риземану: «…В
то время Малер был единственным дирижером, которого я считал возможным
поставить рядом с Никишем. Он отдавал всего себя, чтобы довести довольно
сложный аккомпанемент в концерте до совершенства, хотя был совершенно измучен
после другой продолжительной репетиции. У Малера каждая деталь партитуры
оказывается важной, что так редко бывает среди дирижеров…».

Аксели Галлен-Каллела. Портрет Густава Малера. Холст, масло

Г. Малер. Шарж О. Белера

Пётр Вайль. "Гений
места" . Из главы "Марш империи" (Вена - Малер)

Австрийская столица еще волнуется оперными страстями - хотя и
ничтожно по сравнению с концом XIX - началом XX столетия: тогда музыкантов
знали, как матадоров в Севилье. "Когда он шел по улице, то даже извозчики,
оборачиваясь ему вслед, возбужденно и испуганно
шептали: Малер!" - вспоминал дирижер

Бруно Вальтер. И добавлял: "Популярность не означает
любви, и он, конечно, никогда не был любим, то есть не
был чем-то вроде "любимца Вены": для добродушных
венцев в нем было слишком мало добродушия". Журналы
наперебой публиковали карикатуры, издеваясь над его экспансивным
дирижированием. На ту

же тему были остроты: "гальванизируемая
лягушка", "кошка в судорогах". За десятилетие
директорства в Венской опере (1897-1907) Малер нажил множество врагов:
в работе он был диктатор, причем
капризный. Завел невиданные порядки: опоздавшие, даже высокопоставленные,
не допускались в зал. Известны случаи, когда жаловались императору (в конце концов, опера была
придворной), но тот отвечал, что есть директор: "Я могу
выразить желание, но не отдать приказ". Ромен Роллан
проницательно заметил: "Я думаю, Малер страдал от гипноза
власти". От имперского комплекса власти, попробуем уточнить.

     В итоге Малер, вознеся оперу на невиданные в
Вене высоты, все же уехал в Нью-Йорк, оставив позади
"длившееся десять лет празднество, на которое великий
художник   пригласил   товарищей   по
работе и гостей.   Какой знаменательный и счастливый
случай в истории нашего искусства!" (Вальтер).

Венская опера

Следы этого празднества видны и сейчас. В Венской опере,
помпезной, самодовлеющей, Малер заметен больше, чем другие
здешние звезды (а венцами были Глюк, Гайдн, Моцарт, Бетховен, Шуберт,
Брамс, Брукнер, Штраусы, Берг).

В гобеленовом зале фойе - пестрый
портрет Малера кисти Р. Б. Китая, подаренный
Гилбертом Капланом, уолл-стритовским брокером, который переменил жизнь,
услышав малеровскую Пятую: бросил биржу, выучился дирижированию, стал мировым
авторитетом. Это свойство есть у музыки Малера - втягивать, вызывать

нечто вроде религиозного экстаза или симптомов болезни, малярии, допустим.

Для меня отдельного - личного - смысла
исполнена почти каждая из его симфоний. Первая и Третья
показали возможность нестыдного пафоса - что называется,
раскрепостили. Внятные уроки композиции дала и дает
Вторая.

Точно знаю, что эмоциональные пустоты лучше всего заполняет самая
"легкая" - Четвертая - и применяю ее терапевтически.
Благодарно помню, как выручала Шестая,   самим
автором   названная "Трагической".
Пятая   утвердила   в

амбивалентности любых чувств: томительное "Адажиетто",
превращенное Висконти ("Смерть в Венеции") в похоронный плач,
было любовным посланием композитора невесте. И всегда особое место будет
занимать Седьмая.

28 января 1996 года после обеда в своей
пражской квартире я лежал на диване и слушал музыку. В
тот день - Седьмую Малера. Во время четвертой части,
Nachtmusik, Ноктюрна - тут помню мельчайшие детали - в комнату вошла жена
и что-то страшно сказала. Огромный по-малеровски
оркестр - это был

Нью-Йоркский филармонический под управлением Бернстайна - гремел, и я
ничего не услышал. Но - понял. Но - понимать не
захотел. Однако нажал кнопку "пауза" на
черной коробочке, и второй возглас жены, старавшейся перекрыть

музыку, раздался воплем в полной тишине: "Иосиф умер!" Так Малер, чья симфония за
88 лет до того дебютировала в Праге, вернулся в
этот город и с помощью Бернстайна,
записавшего Седьмую в Нью-Йорке в те дни,
когда Бродский грузил навоз в Норинской, приглушил ноктюрном
нью-йоркскую новость. Важное в жизни рифмуется куда
чаще, чем хотелось бы.

Бронзовый бюст Малера работы О.Родена

...Роденовский Малер черной
бронзы, отражаясь затылком в зеркале, глядит на
театральный буфет Венской оперы, где бокал
шампанского стоит тринадцать долларов, на публику
- респектабельную, как в его дни, с поправкой на
моду, разумеется. В Вене, по крайней мере, нет таких перепадов, как
в нью-йоркской "Метрополитен", где
в партере оказываешься между

смокингом и джинсами с майкой.

Впрочем, подобная эклектика
- вполне в духе Малера: чередование торжественности
с обыденностью, пафоса с фривольностью. Марши, вальсы, звон коровьих
колокольчиков, народные песни, танцы и т.п. - все вбиралось в ноты.

Малер бывает патетичен и сентиментален, но - как сама жизнь, и в его
музыке это натурально.

…Вводя в симфоническую музыку текст, Малер доходил до
гениального богохульства: "Я просто обыскал всю мировую
литературу вплоть до Библии, чтобы найти разрешающее слово, и в конце концов
был принужден сам облечь свои мысли и ощущения в слова". В
частном обиходе он охотно сочинял стихи, но все же совсем
другое дело - предпочесть свои дилетантские сочинения любой поэзии
вплоть до библейской.

Самомнение гения? Скорее "чудовищное ощущение
миссии", о котором писала в дневниках его жена. Сам Малер объяснял:
"Становишься, так сказать, только инструментом, на котором
играет Вселенная... Моя симфония должна стать чем-то
таким, чего еще не слышал мир! В ней вся природа обретает
голос".

     Из писем Малера и воспоминаний о нем встает
фигура, в которой органично сочетались
интеллектуальность   с
наивностью,    рафинированность    с провинциальностью,
австрийская столица, где он окончил свои дни, с чешской деревней,
где он появился на свет.

     Малер был необычно для музыканта
образован: разбирался в естественных науках, знал философию и литературу,
испытал сильнейшее влияние Шопенгауэра, Ницше, Достоевского.
Беседуя с учениками Шенберга,   посоветовал
ему:

"Заставьте этих людей прочесть Достоевского! Это важнее,
чем контрапункт".

Тонко и точно выразился об "Исповеди" Толстого: "Страшно
грустное варварское самоистязание постановкой фальшивых вопросов". Только
умный человек мог так просто сказать о вкусовых
различиях: "Не обозначают ли слова "это мне не нравится"
не что иное как "я не понимаю этого".

Когда в детстве Малера спрашивали, кем он хочет быть,
отвечал: мучеником. Он искренне волновался по поводу
своего "Прощания" из "Песни о
земле": "Как вы думаете? Можно это вообще выдержать? Люди не
будут кончать после этого самоубийством?"

Он обожал природу - это очевидно в музыке. Но
отношение -   чисто художническое, то
есть   потребительское, то есть единственно возможное для
человека, который у Ниагарского водопада заметил, что
все-таки предпочитает "артикулированное искусство
неартикулированной природе". Когда Бруно Вальтер
приехал к Малеру на Аттерзее и   стал
восхищаться пейзажем, тот перебил: "Не трудитесь смотреть - я
это все уже отсочинил" - и повел слушать музыку.     По его собственному
признанию, Малер мыслил не мелодиями, но уже оркестрованными
темами. А "Вена была великолепно оркестрованным
городом" (Цвейг). Этот город создавался при Малере и укреплялся Малером.
Опера открылась в 1869, за шесть лет до того, как Малер приехал сюда
учиться в консерватории. Тогда в столице было меньше миллиона
жителей, а когда он занял пост директора Венской оперы
в 1897 - уже больше полутора миллионов.
Через весь город прошли линии электрического
трамвая.   В квартире   Малера на
Ауэнбруггерштрассе, 2 установили служебный телефон, ему предоставили
автомобиль - номенклатура!

Дом и сейчас выглядит солидно.
Здание пятиэтажное… В малеровском подъезде располагается местное
отделение "Гринпис" - при его любви
к природе, преемственно.

Вся его жизнь предстает
центростремительным движением к Вене - круговым,
радиальным, с приступами и отступами. "Моя конечная цель
есть и останется Вена. Я никогда не чувствую себя дома
где-либо еще" - это Малер осознал очень рано. Он не стеснялся
в выражениях, говоря о Вене: "божество южных широт", "земля
обетованная". Противореча фактам, родиной называл Вену.

Между тем сын винокура и внук мыловара Малер
родился в чешской деревне Калиште, где и сейчас
все население - триста человек… В первые свои шесть лет
в Венской опере Малер поставил восемнадцать новых для города
вещей, из них четыре - русские: "Евгений
Онегин", "Демон", "Иоланта",
"Пиковая дама". Первым представил в США "Проданную невесту" и "Пиковую даму".

Из мемуаров проступает человек буйного темперамента, при первых
встречах производящий впечатление романтического героя с импульсивным
характером. А чтение его писем выявляет способность к точным
калькуляциям, холодному расчету.

Директор будапештской оперы в
рекомендательном письме в Вену специально отмечал способности
Малера к "коммерческой стороне художественного предприятия". Не
будет преувеличением сказать, что именно Малер
придал фигуре дирижера нынешний статус полновластного хозяина
оркестра или театра.  Семнадцать   лет   он
кружил   по   империи,   работая
в   Словении (Лайбах-Любляна), в Моравии (Ольмюц-Оломоуц), в Богемии (Прага),
в Венгрии (Будапешт), отходя для разбега в Германию (Лейпциг, Кассель,
Гамбург), сужая круги, подбираясь к центру. Осада (Вены) завершилась триумфом.

Победа была тем более полной, что маленький
(163 см) провинциал взял и одну из первых столичных красавиц.
Венчались в самой большой церкви Вены - Карлскирхе, диковатой для стильного
города: помесь барокко, римских аллюзий, мавританства.

Альма Шиндлер

Альму Шиндлер, приемную дочь художника Карла Молля, одного из

лидеров венского Сецессиона, с юности окружало обожание не просто мужчин,
но мужчин выдающихся. Так шло всю жизнь: к ней сватался Климт, у нее был
роман с композитором Цемлинским, трехлетняя неистовая связь с живописцем
Кокошкой, после смерти Малера она вышла за архитектора
Гропиуса, а уже 50-летней, словно завершая охват всех
искусств, за писателя Верфеля. Альма сочиняла

хорошую музыку, но Малер условием брака поставил ее отказ от
творчества: в семье хватит одного композитора.
Вену он не просто побеждал, но и растаптывал.
Похоже, он и любил ее - побежденной.

Малер покинул Вену, когда перестал
ощущать себя триумфатором. Венцы слишком
поклонялись музыке, чтобы десять лет
терпеть деспотического законодателя, пусть и гениального.

Можно предположить, что иной Веной для него могла
бы стать Америка, где он оказался первым иностранным
композитором, который реально влиял на повседневную
музыкальную жизнь, хотя тут уже с успехом работали Чайковский, Дворжак,
Рихард Штраус. По письмам из Нью-Йорка разбросаны признания: "Здесь вовсе
не царствует доллар, его только легко заработать.
В почете здесь

только одно: воля и умение... Здесь все полно широты,
здоровья"; "Так как люди здесь непредубежденные, то
я надеюсь найти благодатную почву для моих произведений, а для себя - духовную родину";
"Я, конечно, проведу ближайшие годы здесь, в Америке. Я в полном
восторге от страны..."

Помешала
болезнь - иначе у Америки были бы не только
Рахманинов и Стравинский, но и Малер.
Выбирая место для поселения на покое, уже зная о больном сердце, но не зная,
что умрет от этого пятидесятилетним через
год с небольшим, он прикидывал: "Мы с Альмой
теперь увлекаемся тем, что каждую неделю меняем планы
насчет нашего   будущего:   Париж,
Флоренция,   Капри,   Швейцария, Шварцвальд...
И все же я думаю, что в ближайшее
время мы обоснуемся где-нибудь близ Вены, где светит солнце и
растут красивые виноградные лозы, и больше не
будем трогаться с места".
Легко сообразить, где такое место, - это Гринцинг,
северная окраина Вены.

Возвратившись в Вену умирать, Малер
окончательно вернулся именно в Гринцинг в мае 1911 года -
на местное кладбище. Здесь, а не на Центральном, рядом с Бетховеном, Шубертом,
Брамсом, Штраусами, он завещал себя похоронить

- без речей и музыки. На невысоком надгробье в стиле арт-деко - только имя
и фамилия. Малер сказал: "Те, кто придут ко мне,
знают, кем я был, а другим знать не надо".

Могила Густава Малера. Вена.

     Теперь уже  знают все.  С
70-х  годов критики заговорили о малеромании. Часто  цитируют
его  слова: "Мое время  еще придет".
Оно  и пришло  -  когда разорванное сознание века
ощутило потребность в синтезе. Не только в светлой гармонии классики, но и
в  преодолевающих  эклектику и  разнобой
малеровских гигантах ("переогромленность" - подходящее слово
Мандельштама).

Уникально для великого композитора: Малер сочинял
только песни и симфонии. Ни сонат, ни этюдов, ни концертов, ни квартетов - либо
непосредственное, нутряное, птичье самовыражение, либо уж состязание с самой природой
во всеохватности.

Малер уверял, что мыслит
уже оркестрованными темами, с

нюансами  и  вариациями.  Это  эпическое  мышление.  Все
его  симфонии можно воспринимать  как  последовательный  ряд
-  вроде  прустовского  "В  поисках
утраченного времени".  При  этом любая
в  отдельности - философия  жизни  от начала до
конца, от рождения до  смерти. Невероятно
амбициозная  задача,  но Малер и говорил с характерным простодушием, что его цель - в каждой
симфонии "построить мир". Единый, составленный из разнообразных частей,
но цельный  - как  город
Вена,  роскошный и самодостаточный,  вобравший
традиции,  уклады, обычаи, этносы, языки.

Mahler Symphony No. 5 Adagietto Karajan Part 1

https://www.youtube.com/watch?v=wwyYyfP0b0w

" target="_blank">